Юрий коваль. подснежники

Подснежники

ПодробностиКатегория: Юрий Коваль

Кто прочитал название этого рассказа, тот, наверно, подумал, что сейчас весна, снег растаял и на проталинах — подснежники.

А сейчас не весна — сейчас поздняя осень. В окошко виден первый снег. Он закрыл землю, но крапива, ржавые репейники торчат из-под снега.— Вон сколько навалило! — сказала утром Пантелевна. — Можно за дровами на санках съездить.Она топила печку, а я ленился, лежал и глядел, как она ухватом ставит в печку чугуны.

Пантелевна заглядывала в печку, и лицо её было огненным, как у машиниста, который топит паровоз.Но только хоть и валит дым из трубы, паровоз наш никуда не едет, так и стоит на краю деревни.Санки были на чердаке — старые, берёзовые. Я достал их, отряхнул сенную труху, и мы пошли в лес. Дрова были у нас недалеко, на опушке, напилены, нарублены и сложены под ёлками.

Смахнув с них снежную шапку, мы уложили поленья на санки, затянули верёвкой.

Но-о, поехали!

Я тянул санки, а Пантелевна шла сзади — глядеть, не падают ли поленья.Совсем немного выпало снегу, а всё сразу изменилось — и лес и деревья. Да и мы с Пантелевной стали совсем другими — зимними людьми. Вон Пантелевна идёт в резиновых сапогах, а кажется — в валенках; седые волосы из-под платка выбились — совсем зимняя старушка.

Ровно покрыл снег землю, изредка только поднимают его какие-то бугорки. Пеньки или кочки. Я ковырнул один бугорок сапогом — вот тебе на! Гриб! Моховик летний. Побурела зелёная шапка, лёгкий стал гриб и хрупкий. Я хотел отломить кусочек шляпки — она хрустнула. Замёрз моховик под снегом, как стеклянный Стал, и червяки в нём замёрзли.

Я увидел ещё бугорок, и это тоже оказался моховик, не червивый. Затоптался на месте, стал ещё грибы искать.— Катись дальше, батюшка! — крикнула сзади Пантелевна.— Грибы! — крикнул я и, бросив санную верёвку, пошёл к опушке и сразу наткнулся на выводок подснежных маслят. Они почернели, застыв.— Брось ты эти грибы, — сказала Пантелевна, поглядев на маслята.

— Они, верно, нехорошие.— Почему нехорошие? Они просто замёрзли.

Но Пантелевна всё время, пока мы везли дрова, толковала, что грибы нехорошие, что, мол, хорошие грибы должны к зиме в землю уйти или в листочки спрятаться, а эти чего стоят? Но когда мы подъехали к дому, настроение у неё переменилось — она стала эти грибы жалеть: какие, мол, они несчастные, не успели в землю спрятаться — сверху снег, и они совсем позамёрзли.

Дома я выложил грибы на подоконник, чтоб оттаивали. Там было прохладно, поэтому оттаивали они медленно, постепенно.Оттаивая, они, кажется, оживали — поскрипывали, вздрагивали, шевелились.— Положим их в суп, — сказал я.— Да что ты, батюшка! — напугалась она. — Давай бросим их.Но мне обязательно хотелось попробовать суп из зимних грибов, и я уговорил Пантелевну.

Когда варился суп, зашла к нам Мирониха. Она понюхала, чем пахнет, и говорит:— Чем это пахнет? Неуж грибами?— Грибами, грибами, матушка Мирониха. Грибов из-под снега наковыряли.— Ну-ну-ну!.. — удивилась Мирониха. — Бу-бу-бу… Не стану я таку страмоту есть.А ей никто и не предлагал.Суп приготовился, и Пантелевна разлила по мискам.

Пантелевна немного вроде боялась его пробовать, а потом вошла во вкус. А мне суп очень понравился. Хороший получился; конечно, не такой, как летом, но настоящий грибной.— Не стану я таку страмоту есть, — бубнила Мирониха, а потом вдруг цоп со стола ложку и в миску нырь.— Ну-ну-ну… Бу-бу-бу… — бубнила она, налегая на суп. — Страмота-то какая!Мы помалкивали. Под конец только Пантелевна сказала:

— Добрые люди подосиновики да подберёзовики, а мы подснежники варим.

– КОНЕЦ –

Источник: http://www.PlanetaSkazok.ru/kovalras/podsnezhnikikovalrssk

Книга Самая легкая лодка в мире (сборник). Автор – Коваль Юрий Иосифович. Содержание – Подснежники

– Упустили! Упустили самый жар!

Но жар в парилке стоял чудовищный. От раскаленной каменки полыхало сухим и невидимым огнем, который сшибал меня с ног. Я ложился на пол и дышал через веник.

– Холодно, – жаловался дядя Зуй, кутаясь в шинель.

В парилке всегда было темно. Хоть и стоял на улице полный солнечный день, свет его не мог пробиться через оконце. Стена жара не пускала свет, и он рассеивался тут же, у окна.

А в том углу, откуда валил жар, тускло светились раскаленно-красные камни.

Зачерпнув ковшиком из котла, дядя Зуй кидал немного воды на камни – и с треском срывался с камней хрустящий колючий пар, и тут уж я выползал в предбанник.

Постанывая, жалуясь на холод, наконец и дядя Зуй выходил в предбанник, скидывал шинель.

– Давай подышим, – говорил он, и мы высовывали головы из бани на улицу, дышали и глядели на улицы Чистого Дора, а прохожие глядели на нас и кричали:

– Упустили или нет?

– Еще бы маленько, и упустили, – объяснял дядя Зуй.

Мы парились долго, хлестали друг друга вениками, бегали в речку окунаться, и дядя Зуй рассказывал прохожим, рыбакам и людям, проплывающим на лодке, сколько мы веников исхлестали.

После нас в баню шли Пантелевна с Нюркой, а мы с дядей Зуем пили чай, прямо здесь, у бани, у реки. Из самовара.

Пот лил с меня ручьями и утекал в реку.

Я бывал после бани красный и потный, а дядя Зуй – сухой и коричневый.

А Нюрка выходила из бани свеженькая, как сыроежка.

Кто прочитал название этого рассказа, тот, наверно, подумал, что сейчас весна, снег растаял и на проталинах – подснежники.

А сейчас не весна – сейчас поздняя осень. В окошко виден первый снег. Он закрыл землю, но крапива, ржавые репейники торчат из-под снега.

– Вон сколько навалило! – сказала утром Пантелевна. – Можно за дровами на санках съездить.

Она топила печку, а я ленился, лежал и глядел, как она ухватом ставит в печку чугуны. Пантелевна заглядывала в печку, и лицо ее было огненным, как у машиниста, который топит паровоз.

Но только, хоть и валит дым из трубы, паровоз наш никуда не едет, так и стоит на краю деревни.

Санки были на чердаке – старые, березовые. Я достал их, отряхнул сенную труху, и мы пошли в лес. Дрова были у нас недалеко, на опушке, напилены, нарублены и сложены под елками.

Смахнув с них снежную шапку, мы уложили поленья на санки, затянули веревкой.

Но-о, поехали!

Я тянул санки, а Пантелевна шла сзади – глядела, не падают ли поленья.

Совсем немного выпало снегу, а все сразу изменилось – и лес, и деревья. Да и мы с Пантелевной стали совсем другими – зимними людьми. Вон Пантелевна идет в резиновых сапогах, а кажется – в валенках; седые волосы из-под платка выбились – совсем зимняя старушка.

Ровно покрыл снег землю, изредка только поднимают его какие-то бугорки. Пеньки или кочки. Я ковырнул один бугорок сапогом – вот тебе на! Гриб! Моховик летний. Побурела зеленая шапка, легкий стал гриб и хрупкий. Я хотел отломить кусочек шляпки – она хрустнула. Замерз моховик под снегом, как стеклянный стал, и червяки в нем замерзли.

Я увидел еще бугорок, и это тоже оказался моховик, не червивый. Затоптался на месте, стал еще грибы искать.

– Катись дальше, батюшка! – крикнула сзади Пантелевна.

– Грибы! – крикнул я и, бросив санную веревку, пошел к опушке и сразу наткнулся на выводок подснежных маслят. Они почернели, застыв.

– Брось ты эти грибы, – сказала Пантелевна, поглядев на маслята. – Они, верно, нехорошие.

– Почему нехорошие? Они просто замерзли.

Но Пантелевна все время, пока мы везли дрова, толковала, что грибы нехорошие, что, мол, хорошие грибы должны к зиме в землю уйти или в листочки спрятаться, а эти чего стоят? Но когда мы подъехали к дому, настроение у нее переменилось – она стала эти грибы жалеть: какие, мол, они несчастные, не успели в землю спрятаться – сверху снег, и они совсем позамерзли.

Дома я выложил грибы на подоконник, чтоб оттаивали. Там было прохладно, поэтому оттаивали они медленно, постепенно. Оттаивая, они, кажется, оживали – поскрипывали, вздрагивали, шевелились.

– Положим их в суп, – сказал я.

– Да что ты, батюшка! – напугалась она. – Давай бросим их.

Но мне обязательно хотелось попробовать суп из зимних грибов, и я уговорил Пантелевну.

Когда варился суп, зашла к нам Мирониха. Она понюхала, чем пахнет, и говорит:

– Чем это пахнет? Неуж грибами?

– Грибами, грибами, матушка Мирониха. Грибов из-под снега наковыряли.

– Ну-ну-ну!.. – удивилась Мирониха. – Бу-бу-бу… Не стану я таку страмоту есть.

А ей никто и не предлагал.

Суп приготовился, и Пантелевна разлила по мискам. Пантелевна немного вроде боялась его пробовать, потом вошла во вкус. А мне суп очень понравился. Хороший получился. Конечно, не такой, как летом, но настоящий грибной.

– Не стану я таку страмоту есть, – бубнила Мирониха, а потом вдруг цоп со стола ложку и в миску нырь. – Ну-ну-ну… Бу-бу-бу… – бубнила она, налегая на суп. – Страмота-то какая!

Мы помалкивали. Под конец только Пантелевна сказала:

– Добрые люди подосиновики да подберезовики, а мы подснежники варим.

Все лето провалялся в чулане ящик с красками, паутиной оброс.

Но когда наступила осень – вспыхнула по опушкам рябина, и налился медью кленовый лист, – я этот ящик достал, закинул на плечо и побежал в лес.

На опушке остановился, глянул вокруг – и горячими показались гроздья рябин. Красный цвет бил в глаза. А дрозды, перелетавшие в рябинах, тоже казались тяжелыми, красными.

Так я и стал рисовать: рябины и в них перелетают красные тяжелые дрозды.

Но рисунок не заладился. Горел-полыхал осенний лес, багряные круги плыли перед глазами. Так было красно, будто выступила из земли кровь. А на рисунке все оставалось бледным и сумрачным.

– Ты что это? – услышал я за спиной. – Никак, сымаешь?

Оглянулся: дядя Зуй идет опушкой, в руках ведро с опятами.

– Снимают, Зуюшко, из фотоаппарата. А я рисую.

– Какой молодец-то! – сказал дядя Зуй. – Ну сымай, сымай!

Ушел дядя Зуй, а я дальше стал рисовать, но бледным и робким выходил мой рисунок. А вокруг рябины и дрозды полыхали!

«Нет, – думаю, – рисовать не мое дело. Возьму лучше завтра ружье – и…»

«Ррружжжье-о-о!..» – крикнул вдруг кто-то у меня над головой.

Читайте также:  Внеклассное мероприятие «день космонавтики», 9 класс

Я прямо оторопел. Гляжу – на рябине птица сидит. Хохлатая, грудь оранжевая, на крыльях голубые зеркала. Сойка! Распушила перья, кричит:

«Ррружжжье-о-о! Ррружжжье-о-о! Т-р-р…»

Поглядел я, как сойка на рябине сидит, на осенний лес как следует глянул и совсем расстроился.

Захлопнул ящик с красками, поднял с земли кленовый лист и сгоряча налепил его на рисунок.

– Ну ладно! Пойду завтра зайцев торопить…

Осень быстро кончилась. Ветер пообрывал с деревьев листья, снег выпал.

Зимним вечером пришел ко мне дядя Зуй чаю попить.

– Ну и ну… – сказал он, показывая на рисунок, прислоненный к стенке. – Листок-то прямо как живой.

– Он и есть живой – настоящий.

– Ловко, – сказал дядя Зуй. – Последний, значит, от осени остался. А это что?

– А это дрозды, Зуюшко. Красные, тяжелые.

– Верно, – сказал дядя Зуй. – Тяжелые-то какие! Рябины, наверно, нажрались.

Выпил дядя Зуй стакан чаю, другой налил и снова на рисунок посмотрел.

– Да, – сказал он, – самый лучший лес – осенний.

– Верно, – сказал я. – Что может быть лучше?

– Еще бы! Идешь, а под ногами листья шуршат. Что же может быть лучше?

«Ну что же может быть лучше? – думал я. – Что может быть лучше осеннего леса? Разве только весенний…» 

27

Источник: https://www.booklot.ru/authors/koval-yuriy-iosifovich/book/samaya-legkaya-lodka-v-mire-sbornik/content/2011898-podsnejniki/

Читать онлайн «Поздним вечером ранней весной», автора Коваль Юрий Иосифович

Annotation

Сборник маленьких рассказов, всего четыре цикла.

Цикл «Алый»: рассказы о жизни на погранзаставе; «Алый», «Елец», «Козырек», «Особое задание», «Белая лошадь».

Цикл «Чистый Дор»: о жителях деревни Чистый Дор.

Цикл «Листобой»: рассказы об обской природе и лесных жителях; «Капитан Клюквин», «Серая ночь», «Лабаз», «Лесник Булыга», «Белозубка», «У кривой сосны», «Картофельная собака», «Гроза над картофельным полем», «Листобой».

Цикл «Про них»: о родной деревне и ее жителях.

Поздним вечером ранней весной

АЛЫЙ

АЛЫЙ

ЕЛЕЦ

КОЗЫРЕК

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Глава первая,

Глава вторая,

Глава третья,

Глава четвертая,

Глава пятая,

Глава шестая,

Глава седьмая,

Глава восьмая,

БЕЛАЯ ЛОШАДЬ

ЧИСТЫЙ ДОР

ПО ЛЕСНОЙ ДОРОГЕ

ЧИСТЫЙ ДОР

СТОЖОК

ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР

ФИОЛЕТОВАЯ ПТИЦА

ПОД СОСНАМИ

ОКОЛО ВОЙНЫ

БЕРЕЗОВЫЙ ПИРОЖОК

ЛЕСОВИК

ЖЕЛЕЗЯКА

ВИШНЯ

КОЛОБОК

КАРТОФЕЛЬНЫЙ СМЫСЛ

КЕПКА С КАРАСЯМИ

НЮРКА

БУНЬКИНЫ РОГА

ВЫСТРЕЛ

ВОДА С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

КЛЕЕНКА

ПО-ЧЕРНОМУ

ПОДСНЕЖНИКИ

ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ

ЛИСТОБОЙ

КАПИТАН КЛЮКВИН

СЕРАЯ НОЧЬ

ЛАБАЗ

ЛЕСНИК БУЛЫГА

БЕЛОЗУБКА

У КРИВОЙ СОСНЫ

КАРТОФЕЛЬНАЯ СОБАКА

ГРОЗА НАД КАРТОФЕЛЬНЫМ ПОЛЕМ

ЛИСТОБОЙ

Найда

По чернотропу

Веер

Ночные налимы

Шакалок

Колышки

Снежура

Лось

Листья

Кувшин с листобоем

ПРО НИХ

СТЕКЛЯННЫЙ ПРУД

ОРЕХЬЕВНА

ДЕД, БАБА И АЛЕША

В БЕРЕЗАХ

БУКЕТ

ТУЧКА И ГАЛКИ

БАБОЧКА

СНЕГИРИ И КОТЫ

«ЛЕС, ЛЕС! ВОЗЬМИ МОЮ ГЛОТЬ!»

РУСАЧОК-ТРАВНИК

ОРИОН

СИРЕНЬ И РЯБИНА

ПЫЛШЫКЫ

ШАТАЛО

МУРАВЬИНЫЙ ЦАРЬ

СНЕГОДОЖДЬ

СНЕГИ БЕЛЫ

СОЛНЦЕ И СНЕГ

ЧЕРНОЕЛЬНИК

ВОРОНА

ЗАЯЧЬИ ТРОПЫ

ПРОРУБЬ

ШАПКА ДЯДИ ПАНТЕЛЕЯ

ДОЖДЬ В МАРТЕ

ВИСЯЧИЙ МОСТИК

ГЕРАСИМ ГРАЧЕВНИК

СОЛОВЬИ

ПОЗДНИМ ВЕЧЕРОМ РАННЕЙ ВЕСНОЙ

МЕДВЕДИЦА КАЯ

ПОЛЕТ

ОЗЕРО КИЕВО

ТРИ СОЙКИ

БОЛЬШОЙ НОЧНОЙ ПАВЛИНИЙ ГЛАЗ

ПРО НИХ

Поздним вечером ранней весной

АЛЫЙ

АЛЫЙ

Приехал на границу молодой боец по фамилии Кошкин. Был он парень румяный и веселый.

Командир спросил:

– Как фамилия?

– Елки-палки, фамилия-то моя Кошкин, – сказал Кошкин.

– А при чем здесь елки-палки? – спросил командир и потом добавил: – Отвечай ясно и толково, и никаких елок-палок. Вот что, Кошкин, – продолжал командир, – собак любишь?

– Товарищ капитан! – отвечал Кошкин. – Скажу ясно и толково: я собак люблю не очень. Они меня кусают.

– Любишь не любишь, а поедешь ты, Кошкин, учиться в школу собачьих инструкторов.

…Приехал Кошкин в школу собачьих инструкторов. По-настоящему она называется так: школа инструкторов службы собак.

Старший инструктор сказал Кошкину:

– Вот тебе щенок. Из этого щенка нужно сделать настоящую собаку.

– Чтоб кусалась? – спросил Кошкин.

Старший инструктор строго посмотрел на Кошкина и сказал:

– Да.

Кошкин осмотрел щенка. Щенок был небольшой, уши его пока еще не торчали. Они висели, переломившись пополам. Видно, щенок только еще начал прислушиваться к тому, что происходит на белом свете.

– Придумай ему имя, – сказал старший инструктор. – В этом году мы всех собак называем на букву «А» – Абрек, Акбар, Артур, Аршин и так далее. Понял?

– Понял, – ответил Кошкин.

Но по правде говоря, он ничего не понял. Тогда ему объяснили, что пограничники каждый год называют собак с какой-то одной буквы. Поэтому стоит сказать, как зовут собаку, и ты узнаешь, сколько ей лет и в каком году она родилась.

«Ну и ну! – подумал Кошкин. – Здорово придумано!»

Кошкин взял щенка под мышку и понес его в казарму. Там он опустил его на пол, и первым делом щенок устроил большую лужу.

– Ну и щенок на букву «А»! – сказал Кошкин. – С тобой не соскучишься.

Щенок, понятное дело, ничего на это не ответил. Но после того, как Кошкин потыкал его носом в лужу, кое-что намотал на ус.

Вытерев нос щенку специальной тряпкой, Кошкин стал думать: «Как же назвать этого лоботряса? На букву „А“, значит… Арбуз?… Не годится. Агурец? Нет, постой, огурец – на букву „О“…»

– Ну и задал ты мне задачу! – сказал Кошкин щенку.

Кошкин долго перебирал в уме все слова, какие знал на букву «А».

Наконец он придумал ему имя и даже засмеялся от удовольствия. Имя получилось такое – Алый.

– Почему Алый? – удивлялись пограничники. – Он серый весь, даже черный.

– Погодите, погодите, – отвечал Кошкин. – Вот он высунет язык – сразу поймете, почему он Алый.

Стал Кошкин учить Алого. А старший инструктор учил Кошкина, как учить Алого. Только ничего у них не выходило.

Бросит Кошкин палку и кричит:

– Апорт!

Это значит: принеси.

А Алый лежит и не думает бегать за палкой. Алый так рассуждает: «Стану я бегать за какой-то палкой! Если б ты мне бросил кость или хотя бы кусок колбасы – понятно, я бы побежал. А так, елки-палки, я лучше полежу».

Словом, Алый был лентяй.

Старший инструктор говорил Кошкину:

– Будьте упорней в достижении своих целей.

И Кошкин был упорен.

– Что ж ты лежишь, голубчик? – говорил он Алому. – Принеси палочку.

Алый ничего не отвечал, а про себя хитро думал: «Что я, балбес, что ли? За палочкой бегать! Ты мне кость брось».

Но кости у Кошкина не было. Он снова кидал палку и уговаривал Алого:

– Цветочек ты мой аленький, лоботрясик ты мой! Принесешь, елки-палки, палку или нет?!

Но Алый тогда поднимался и бежал в другую сторону, а Кошкин бежал за ним.

– Смотри, Алый, – грозился Кошкин, – хвост отвинчу!

Но Алый бежал все быстрее и быстрее, а Кошкин никак не мог его догнать. Он бежал сзади и грозил Алому кулаком. Но ни разу он не ударил Алого. Кошкин знал, что собак бить – дело последнее.

Прошло несколько месяцев, и Алый подрос. Он стал кое-что понимать. Он понимал, например, что Кошкин – это Кошкин, мужик хороший, который кулаком только грозится. Теперь уж, когда Кошкин бросал палку, Алый так рассуждал: «Хоть это и не кость, а просто палка, ладно уж – принесу».

Он бежал за палкой и приносил ее Кошкину. И Кошкин радовался.

– Алый, – говорил он, – ты молодец. Вот получу из дому посылку – дам тебе кусок колбаски: пожуешь.

А Алый ничего не говорил, но так думал: «Что-то твои посылки, товарищ Кошкин, долго идут. Пока они дойдут, можно с голодухи ноги протянуть».

Но все же протягивать ноги Алый не собирался. Всех собак кормили хорошо, а Кошкин даже ходил на кухню клянчить кости. И будьте спокойны, Алый эти кости обгладывал моментально.

Вскоре Алый вырос и стал совсем хорошо слушаться Кошкина, потому что он полюбил Кошкина. И Кошкин Алого очень полюбил.

Когда Кошкин получал из дому посылку, он, конечно, делился, давал чего-нибудь и Алому пожевать.

Алый посылок ниоткуда не получал, но думал так: «Если б я получил посылку, я бы тебе, Кошкин, тоже отвалил бы чего-нибудь повкуснее».

В общем, жили они душа в душу и любили друг друга все сильнее и сильнее. А это, что ни говорите, редко бывает.

Старший инструктор частенько говорил Кошкину:

«Кошкин! Ты должен воспитать такую собаку, чтоб и под воду и под воеводу!»

Кошкин плохо представлял себе, как Алый будет подлезать под воеводу, но у старшего инструктора была такая пословица, и с ней приходилось считаться.

Целыми днями, с утра и до вечера, Кошкин учил Алого. Конечно, Алый быстро понял, что значит «сидеть», «лежать», «к ноге» и «вперед».

Как-то Кошкин дал ему понюхать драную тряпку. Тряпка как тряпка. Ничего особенного.

Но Кошкин настойчиво совал ее Алому под нос. Делать было вроде особенно нечего, поэтому Алый нюхал тряпку и нанюхался до одурения. Потом Кошкин тряпку убрал, а сам куда-то ушел и вернулся только часа через два.

– Пошли, – сказал он Алому, и они вышли во двор.

Там, во дворе, стояли какие-то люди, закутанные в толстые балахоны. Они стояли спокойно, руками не махали и только смотрели на Алого во все глаза. И вдруг волной хлестнул запах от одного из них – Алый зарычал и бросился к этому человеку, потому что так точно пахла тряпка, какую давал ему Кошкин.

– Ну что ж, – сказал старший инструктор, который стоял неподалеку, – с чутьем у Алого все в порядке, но это еще не самое главное.

…Однажды Кошкин посадил Алого в пограничную машину «ГАЗ-69». В машине их уже ожидал старший инструктор. Алый сразу же хотел укусить старшего инструктора, но Кошкин сказал ему:

– Сидеть!

«Я, конечно, могу укусить и сидя, – подумал Алый, – но вижу, елки-палки, что этого делать не следует».

Машина немного потряслась на проселочной дороге и остановилась у леса.

Кошкин и Алый выпрыгнули из кабины, а следом – старший инструктор. Он сказал:

– Товарищ Кошкин! Нарушена государственная граница СССР. Ваша задача: задержать нарушителя!

– Есть задержать нарушителя! – ответил Кошкин как полагается. Потом он погладил Алого и сказал: – Ищи!

Кого искать, Алый сразу не понял. Он просто побежал по опушке леса, а Кошкин – за ним, а старший инструктор – за Кошкиным. Одной рукой …

Читайте также:  Праздники осени для детского сада. сценарии

Источник: https://knigogid.ru/books/10287-pozdnim-vecherom-ranney-vesnoy/toread

Книга – Поздним вечером ранней весной – Коваль Юрий Иосифович – Читать онлайн, Страница 29

Закладки

«Что ж, – думал я, – ему не хватает леса, воздуха. Понесу его в парк, в Сокольники».

В воскресенье отправились мы в парк.

В тени, окруженный елками, Клюквин оживился: пел, прыгал по клетке, глядел на макушки деревьев. На свист его подлетали воробьи, подходили поздние лыжники, еле бредущие последним снегом.

Но дома Клюквин скис, вечером даже не вылетел из клетки посидеть на аквариуме – напрасно разыгрывал я Пятый этюд Джульяни.

«Дела неважные, – думал я. – Придется, видно, отпустить Капитана».

Но отпускать его было опасно. Слишком долго просидел Клюквин в клетке. Теперь он мог погибнуть в лесу, от которого отвык.

«Ладно, – решил я, – пусть сам выбирает».

И вот я устроил в комнате ярмарку: развесил под потолком гирлянды еловых и ольховых шишек, кисти калины и рябины, связанные вениками, повсюду натыкал еловых веток.

Капитан Клюквин следил за мною с интересом. Он весело цокал, удивляясь, видно, моей щедрости.

Потом я вынес клетку на балкон, повесил ее на гвоздик и открыл дверцу. Теперь Клюквин мог лететь в комнату, где раскачивались под потолком шишки, где светился аквариум.

Капитан Клюквин вышел на порог клетки, вскарабкался на ее крышу, клюнул зачем-то железный прут и… полетел.

С высокого седьмого этажа он полетел было вниз, к мельничному комбинату имени Цюрупы, потом резко повернул, набрал высоту. Мелькнули красные крылья – и Капитан пропал, улетел за наш дом, за пожарную каланчу, к сокольническому лесу.

Всю весну не снимал я клетку с гвоздя на балконе, а в комнате сохли под потолком связки калины и рябины, гирлянды шишек.

Стояли теплые майские дни. Каждый вечер я сидел на балконе и наигрывал Пятый этюд Джульяни, ожидая Капитана Клюквина.

Стало смеркаться.

Над тайгой, над сумрачными скалами, над речкой с плещущим названием Велс взошел узенький лисий месяц.

К сумеркам поспела уха. Разыскавши в рюкзаках ложки, мы устроились вокруг ведра, выловили куски хариуса и отложили в отдельный котелок, чтоб хариус остывал, пока будем есть уху.

– Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами!

Длинной можжевеловой ложкой я пошарил в глубине ведра – рука по локоть ушла в пар. Выловил со дна картошки и рыбьих потрохов – печенки, икры, – потом зачерпнул прозрачной юшки с зеленой пеной.

– Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами! – повторил Леша, запуская свою ложку в ведро.

– Садитесь с нами, садитесь с нами, Козьма да Демьян! – подтвердили мы.

Но в наших городских голосах не было уверенности, что сядут за уху Козьма да Демьян, а Леша сказал так, будто они его слышат.

Костер мы разложили на низком берегу Велса. Наш берег весь завален грязными льдинами. Они остались от половодья – не успели потаять. Вот льдина, похожая на огромное ухо, а вот – на гриб груздь.

– Кто же это такие – Козьма да Демьян? – спросил Петр Иваныч, который в первый раз попал в уральскую тайгу.

Уху Петр Иваныч ест осторожно и почтительно. Голова его окутана паром, в очках горят маленькие костры.

– Это меня старые рыбаки научили, – ответил Леша. – Будто есть такие Козьма да Демьян. Они помогают хариуса поймать. Козьму да Демьяна на уху звать надо, чтоб не обиделись.

По часам уже полночь, а небо не потемнело, осталось ясным, сумеречным, и месяц добавил в него холода и света.

– Это, наверно, белая ночь, – задумчиво сказал Петр Иваныч.

– Белые ночи начнутся позже, – ответил Леша. – Они должны быть светлее. Для этой ночи названья нет.

– Может быть, серебряная?

– Какая там серебряная! Серая ночь.

Подстелив на землю лапника, мы разложили спальные мешки, прилегли. Я уткнулся головой в подножие елки. Нижние ветки ее засохли, на них вырос лишай и свисает к костру, как пакля, как мочало, как белая борода.

Неподалеку, за спиной у меня, что-то зашуршало.

– Серая ночь, – задумчиво повторил Петр Иваныч.

– Серая она, белая или серебристая, все равно спать пора.

Что-то снова зашуршало за спиной.

Уха так разморила, что лень повернуться, посмотреть, что это шумит. Я вижу месяц, который висит над тайгой, – молодой, тоненький, пронзительный.

– Бурундук! – вдруг сказал Леша.

Я оглянулся и сразу увидел, что из-за елки на нас смотрят два внимательных ночных глаза.

Бурундук высунул только голову, и глаза его казались очень темными и крупными, как ягода гонобобель.

Посмотрев на нас немного, он спрятался. Видно, на него напал ужас: кто это такие сидят у костра?!

Но вот снова высунулась глазастая головка. Легонько свистнув, зверек выскочил из-за елки, пробежал по земле и спрятался за рюкзаком.

– Это не бурундук, – сказал Леша, – нет на спине полосок.

Зверек вспрыгнул на рюкзак, запустил лапу в брезентовый карман. Там была веревка. Зацепив когтем, он потянул ее.

– Пошел! – не выдержал я.

Подпрыгнув к елке, он вцепился в ствол и, обрывая когтями кусочки коры, убежал вверх по стволу, в густые ветки.

– Кто же это? – сказал Петр Иваныч. – Не белка и не бурундук.

– Не знаю, – сказал Леша. – На соболя не похож, на куницу тоже. Я такого, пожалуй, не видал.

Серая ночь еще просветлела. Костер утих, и Леша поднялся, подбросил в него сушину.

– Зря ты его шуганул, – сказал мне Петр Иваныч. – Он теперь не вернется.

Мы смотрели на вершину елки. Ни одна ветка не шевелилась. Длинные искры от костра летели к вершине и гасли в светлом сером небе.

Вдруг с вершины сорвался какой-то темный комок и раскрылся в воздухе, сделавшись угловатым, четырехугольным. Перечеркнув небо, он перелетел с елки на елку, зацепив месяц краешком хвоста.

Источник: https://detectivebooks.ru/book/1813695/?page=29

Книга «Чистый Дор»

Юрий Коваль – это писатель высшей пробы. Это один из самых известных и любимых детских авторов в ССР и России. Это Талант. Без его произведений я не мыслю ни детство, ни хорошую библиотеку. Нет в русской литературе ничего похожего на прозу Коваля.

В ней сплелись правда и вымысел, философия притчи и сказка, мудрость и легкость, неторопливость и краткость, изящный юмор и светлая щемящая грусть. Сплелись в особенный неповторимый стиль. Коваля читали все, но никто не кричит об этом, поскольку эти рассказы – сокровенное для каждого. Вот и мне тяжело подбирать слова. А ему – нет.

У него к слову удивительная чуткость, редкостный дар соединять простое в прекрасное. Читаешь, и словно перекатываешь звуки на языке, смакуя.

У него слова – это ключи, открывающие те потайные двери в нашей душе, за которыми спрятано все самое лучшее.

Конечно, Коваля я люблю. И Чистый Дор я люблю. Весь. Но “Клеенку” как-то особенно. В детстве после прочтения этого рассказа я всерьез подумывала о том, чтобы разыскать Чистый Дор (благо, он действительно есть на карте), отправиться туда с новеньким отрезом из ГУМа и подарить его добродушному дяде Зую, вот так запросто.

И уже потом, много лет спустя, живя в студенческом общежитии все искала в магазинах клеенку поднебесного цвета, чтоб с васильками. Рассказ выложу целиком. Каждый раз что-то щемит, когда перечитываю.

А потом тянет звонить родителям и старым друзьям, с которыми немало сижено за столами, варить простую картошку, с зажарочкой и смотреть в окно.

Коваль интересен мне сейчас не меньше, чем в пять лет, его книги, как истинная литература, не делят аудиторию на возраст, они – вне времени. Их обязательно нужно дарить себе и детям, чтобы пронести этот подарок через всю жизнь.

Отдельно хочется сказать про иллюстрации к книге. Работы Галины Макеевой созвучны тексту и ложатся на него удивительно гладко. Такое же в них изящество, искренность, сокровенное отношение к миру, и так же от красок светло на душе.

В них чувствуется та же свобода, что и в текстах Коваля, свобода, приходящая через умение, простота, которая достигается только благодаря таланту, мастерству и упорному труду.

За ней стоит многолетняя практика и школа натурного рисования – Галина Макеева проиллюстрировала более 70 книг, десять лет была главным художником журнала «Мурзилка». Ее иллюстрации всегда узнаваемы, этот особый почерк я помню еще с детства.

Листаешь страницы, и ощущение, что бредешь не спеша по Чистому Дору, смотришься в прозрачные лужи, спускаешься с мягких холмов, плывешь в узенькой лодке по темной тревожной воде, летишь в облаках, задевая верхушки сосен и качаешься на ветру.

Свежо и просторно делается в комнате, и кажется, что можно руками потрогать это неповторимое состояние природы, зовущееся тишиной русского пейзажа.

Сама Галина говорила, что ее учителя – это природа и жизнь, где случается все и в бесконечных вариациях.

Со слов Л.С. Кудрявцевой: “Когда Макавеевой пришлось иллюстрировать рассказы Юрия Коваля, она пожила в описываемых им местах, в Чистом Доре, порисовала, но не пошла, как говорится, буквально за писателем, а попыталась передать в своих рисунках главное, «потайное» звучание его прозы.

«Вода под лодкой чёрная, настоялась на опавших листьях. Над нею синие стрекозы перелетают… Захотелось что-нибудь спеть, просто так. От хорошего настроения…». Две голубые стрекозы ложатся на темный фон крупно, декоративно, образуя первый план.

Коричневые стволы деревьев, за ними темными штрихами водная гладь озера, стена дальнего леса, небольшое светлое пятно слева вверху – для коричневых листиков, неожиданно сохранившихся на ветке сухого дерева. Сам же герой – крохотная голубая фигурка в лодке на воде.

Видно, как выстроен рисунок, но главное впечатление – поэзия лесного озера. Для Макавеевой важно не развитие сюжета, не поющий герой, а чувство восхищения перед лицом природы, которое она сумела цельно выразить”.

“Чистый Дор” – во всех отношениях чудесная книга, из тех, что “в каждый дом”. ИДМ выпустил ее в том же виде, в каком она выходила в 1981 году. Качество издания великолепное – большой формат, твердая обложка, плотная белоснежная офсетная бумага, крупный четкий шрифт, отличная печать.

Источник: https://www.livelib.ru/book/1000503675-chistyj-dor-yurij-koval

Юрий Коваль – Весеннее небо

Здесь можно скачать бесплатно “Юрий Коваль – Весеннее небо” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Прочая детская литература, издательство «Детская литература», год 1974.

Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На Facebook В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы Вконтакте

Описание и краткое содержание “Весеннее небо” читать бесплатно онлайн.

Читайте также:  Басни толстого

Для дошкольного возраста.Художник Николай Александрович Устинов.

Зимнее небо — это ворона, одиноко летящая в серой мгле.

Летнее небо — это стрижи и ласточки, рассекающие знойный воздух над соснами.

Печально осеннее небо — стаи галдящих галок по окраинам городов и где-то далеко над сжатым полем караван улетающих на юг журавлей.

И только весной небо наполнено птицами до краёв.

Взгляни в любую сторону — обязательно увидишь птицу.

Нет минуты, чтоб небо весны было пусто: скворец или жаворонок, пара чибисов или стая кряковых уток летит над потеплевшей землёй…

Когда приходит весна и солнце начинает пригревать старый снег, а с крыш отрастают сосульки, витые, как бараньи рога, тогда-то и прилетает грач.

Он расхаживает по проталинам, по деревенским дорогам, высматривая случайного червяка.

Грач чёрен как смоль, а на солнце оперенье его вспыхивает фиолетовым светом.

У грача лобастая голова, умный взгляд, а клюв его крепок и жёлт.

За деревней, на ветках старых берёз висят лохматые грачиные гнёзда, сплетённые из толстых прутьев. С прилётом грачей начинается на берёзах галдёж. Грачи кричат, горячатся, поправляя прошлогодние гнёзда.

Оживают старые берёзы, и, невидимый глазу, течёт уже по их жилам сладкий берёзовый сок.

Весенним вечером, когда солнце спрячется за верхушки деревьев, неведомо откуда появляется над лесом странная длинноклювая птица. Летит низко над прозрачным ольшаником и внимательно оглядывает все просеки и поляны, будто ищет чего-то.

«Хорх… хорх… — доносится сверху хриплый голос. — Хорх…»

Раньше в деревнях говорили, что это не птица вовсе, а вроде бы чертёнок летает над лесом, разыскивает свои рожки, которые потерял.

Но это, конечно, не чертёнок. Это летает над лесом вальдшнеп, ищет себе невесту.

У вальдшнепа вечерние глаза — большие и тёмные.

За хриплый голос вальдшнепа иногда называют «хрюкалка», а за длинный клюв — «слонка».

А в одной деревне, слыхал я, зовут его ласково «валишень». Такое название мне нравится больше всего.

В лесу холодно. Под ёлкой ещё лежит снег. Много снега — целый сугроб.

А над сугробом на нижних ветках ёлки сидит зяблик. Он в голубой шапочке. У него оранжевые щёки, малиновая грудь.

Глядишь на зяблика и думаешь:

«Рановато прилетел. Впереди ещё морозы. Озябнет».

Но зяблик не из трусливых. Зябнет, но поёт.

Песня его заканчивается красивой трелью, которую называют «росчерком». Кажется, что зяблик спел песню, а потом поставил подпись. Это, мол, я спел, зяблик.

Пенье зяблика охотники называют «боем».

— Слышишь? Зяблик бьёт!

Весной зяблики устраивают уже настоящие бои.

Раз я копал огород, и вдруг над головой моей сцепились два зяблика. Обнявшись, они хлестали друг друга крыльями. Оказывается, над головой моей проходила невидимая граница их владений.

После боя они разлетелись в разные стороны, уселись каждый на свою ёлку и запели.

Повезло мне в тот раз: я и повидал бой зябликов и послушал их «бой».

Охотники прозвали бекаса воздушным барашком. И это меня всегда удивляло. Ведь бекас на барашка не похож. У барашка курчавая шерсть, рога, а у бекаса гладкие рябые перья и торчит длинный клюв.

Но вот однажды иду я по болоту и вдруг слышу: «Бе-е-е…»

Что такое? Баран вроде блеет. Огляделся: не видно ни барана, ни овцы — кочки да прошлогодний камыш.

Вдруг снова:

«Бе-е-е-е…»

И тут я понял, что баран блеет где-то на небе. Поднял голову, вижу облако, курчавое, похоже на белого барана.

«Неужели, — думаю, — это облако вдруг блеет?»

А под облаком, высоко в небе, летает маленькая птица.

«Бекас! — сообразил я. — Так вот почему он — барашек. Он блеет».

Но бекас летает с закрытым ртом. Откуда же берутся такие бараньи звуки?

Старые охотники рассказали мне, как это получается.

Вот бекас летит спокойно и не блеет. Потом вдруг стремительно ныряет вниз, и пёрышки на его крыльях и хвосте начинают трепетать: бе-е-е-е…

У бекаса поющие перья!

Какая замечательная птица — бекас! Маленькая, длинноносая, живёт на болоте и блеет бараном.

Над сырым, заливным полем, в том месте, где особенно много весенних луж, весь день с криком летают чибисы.

Они яростно машут широкими крыльями, ныряют в воздухе вправо, влево, кувыркаются. Кажется, что сильный ветер мешает им лететь.

Но нет в поле ветра. Светит солнце, отражается в гладких сверкающих лужах.

У чибиса необыкновенный полёт, игривый. Чибис играет, плещется в воздухе, как плещутся ребята в реке.

Когда чибис садится на землю, сразу и не поверишь, что это та самая птица, которая только что кувыркалась над лужами, валяла дурака. Сидящий чибис строг и красив, и совсем неожиданным кажется легкомысленный хохолок у него на голове.

Раз я видел, как чибисы гоняли пустельгу.

Пустельга неосторожно приблизилась к их гнезду и попала в переплёт. Один чибис всё время кувыркался перед её носом и мешал лететь, а второй налетал сверху и лупил по чему придётся.

Прогнавши хищника, чибисы опустились на землю и пошли пешком по лужам, помахивая своими гордыми хохолками.

С утра в деревне пекли жаворонков из сдобного теста.

И по дороге в школу ребята размахивали печёными жаворонками, протягивали их в небо и кричали:

Жаворонки, Прилетите, Весну принесите! Зима надоела, Весь хлеб поела!

Кое-кто даже привязывал жаворонков к длинным палкам, чтоб повыше поднять их в небо. Но было ещё холодно, птицы не прилетали.

А я работал в школе учителем и удивлялся, как все ученики ели на переменках жаворонков.

Коля Калинин из третьего класса подарил мне одного, но я его есть не стал, в карман сунул. А то неудобно: учитель вдруг жаворонка ест.

После уроков мы все пошли из школы, и тут Маня Клеткина из первого класса закричала:

— Смотрите, жаворонок! Это мы его наманили!

Чуть в стороне от дороги, высоко в небе пел первый наш жаворонок. Крылья его трепетали, и казалось, что он стоит в воздухе на одном месте.

— Махайте, махайте жаворонками! — закричала Маня. — Наманивайте всю стаю!

Но печёных жаворонков ни у кого не осталось — всё-таки три переменки. Тогда я достал своего из кармана и помахал немного, а ребята наманивали птиц голосами.

И вот появился второй жаворонок, потом третий — они пели, наполняли трелями весеннее небо.

Один из них опустился на поле неподалёку от нас.

Он был серый и рябенький, и трудно было его разглядеть в рыжей прошлогодней траве.

А у моего печёного жаворонка бока были подрумянены, глаза — изюмины. Я потом этого жаворонка не удержался и съел.

Скворца у нас любят больше всех. Недаром в каждой деревне, у каждого дома висят на деревьях скворечники.

Когда прилетают скворцы, хорошо становится на душе. Теперь точно знаешь: кончилась зима и впереди много весёлого — сморчки, половодье, серёжки на вербе.

Тёмные перья скворца играют на солнце всеми цветами радуги. А песня у него звонкая, разнообразная. В ней есть трели, свисты, рулады. Иногда в песне скворца вдруг слышится странный звук, похожий на ржанье коня. Любители птичьего пения так и называют этот звук «жеребчик».

Оказывается, скворец любит подражать голосам и звукам. Услышит иволгу и старается спеть похоже, услышит скрип телеги и тоже начинает скрипеть. Теперь понятно, откуда взялся этот «жеребчик». Скворец долго смотрел, как играют жеребята, выпущенные на весенний луг.

Скворцы умеют подражать и человеческому голосу.

У одного поэта жил скворец Петруша.

Поэт сочинял стихи и печатал их в журналах. А ему за стихи платили деньги: рубль и сорок копеек за строчку.

Бывало, поэт напишет стихотворение и читает его Петруше.

А Петруша кричит:

— Прррекрррасно! Рррубль сорррок стрррочка!

Источник: https://www.libfox.ru/365844-yuriy-koval-vesennee-nebo.html

Татьна Маврина, Юрий Коваль «Жеребенок»

25.07.2013 12:07 0 комментариев<\p>

В год своего 80-летия издательство «Детская литература» открывает серию «Мастера детской книги», в рамках которой планирует переиздать лучшие книги разных лет.

Созданные талантливейшими авторами и художниками, они стали образцами отечественного книгоиздания, лауреатами международных конкурсов и выставок. Но лучшая награда для авторов, как известно, – любовь читателей. Иметь эти легендарные книги в своей домашней библиотеке мечтают многие.

Всем, кто любит и ценит настоящую детскую книгу, – наш подарок. Первыми в серии выходят: Татьяна Маврина, Юрий Коваль — «Стеклянный пруд», — «Заячьи тропы», — «Журавли», — «Снег», — «Бабочки»,

— «Жеребенок».

Весенний кот

Пришла весна, зацвели мать-и-мачеха и незабудки, под коричневыми корнями леса явились подснежники, а в соседнем доме неожиданно расцвёл Кот.

Подснежниками заголубели котовьи усы, мать-и-мачехой и листом черёмухи зазолотели глаза, а на лапах и на груди объявились белые вербные серёжки. Разукрашенный, цветущий, полёживал он на новой траве, посиживал на старом заборе, блистал глазами на крыше сарая.

Я всё ждал, что на хвосте у него объявится какой-нибудь тюльпан весенний, особенный, котовий, но тюльпан не появлялся.

«Наверно, у котов хвосты цветут позднее, — думал я. — Летом, в июле».

Летний кот

Тут на днях встретил я Летнего кота. Рыжий и жаркий, вобравший в себя солнечный зной, лениво развалился он в траве, еле шевелил усами. Заслышав мои шаги, он поднял голову и строго поглядел: дескать, про ходи, проходи, не заслоняй солнца. Целый день валялся кот на солнце. То правый бок подставит солнцу, то левый, то хвост, то усы.

Начался закат и кончился. Наступила ночь, но долго ещё что-то светилось в саду. Это светился летний солнечный кот-подсолнух.

Осеннее котяро

Падают листья на землю и на кота. А кот караулит, подстерегает и вдруг бросается на падающий лист, прихлопывает его лапой и грозно грызёт. Ему кажется, что это такие воробьи разноцветные. «Глупое осеннее котяро, — думаю я. — Листья с воробьями путает».

А кот заметил, что я про него думаю, и затаился. Падают листья, заваливают кота. «Эх, и сам-то я как опавший листок, — грустит кот. — Печально на душе, тоскливо». «Какой листок? — думаю я. — Вон какая морда толстая да усатая». «При чём здесь морда? На душе тяжело.

Лежу вот под листьями, грущу». «Чего ты грустишь-то, котяро осеннее?» «Жалко как-то… Вот и птички улетают… Вам этого не понять». До вечера лежал кот в подсолнухах, печалился. Похолодало. Вскочил кот, выгнул дугою спину, фыркнул и помчался в дом. Сразу полез на печку.

«Хватит мне быть осенним котом, — ворчал он. — Стану теперь зимним».

В эту ночь и выпал первый снег.

Всего просмотров:

Источник: http://novostiliteratury.ru/excerpts/tatna-mavrina-yurij-koval-zherebenok/

Ссылка на основную публикацию