Сергей Махотин – Марфа окаянная
– Воеводы-то наши ихним не чета, и вои обученней. А всё ж не ослабнуть силе-то после похода…
Не поправился, ещё хуже вышло.
Иван, вопреки ожиданиям, не вспыхнул, даже будто усмехнулся в усы.
– Силён, баешь, кулак новгородский? – Он оглядел собрание и, остановив взгляд на Холмском, прибавил: – А мы его и разожмём. Данило Дмитрии, готовься выступить в начале июня. Фёдор Давыдович тоже с тобой пойдёт. Русу займёте. Туда же и братья Юрий Васильевич с Борисом Васильевичем подоспеют.
“Русу взять и полка достанет, – подумал Холмский. – Город без крепостных стен”.
– В Русе не задерживаться, – продолжал Иван. – Город сильно не грабить, соляных варниц не рушить. Идти к Шелони, к самому её устью. – Иван посмотрел на Стригу. – Иван Василии, пойдёшь с полками вдоль Мсты-реки, к Новгороду подойдёшь от Бронниц. В помощь тебе будут татарские конники Данияра-царевича. Разжимается кулак-то?
Холмский понял стремление Ивана разделить основные силы Новгорода. Подумал с невольным уважением, что и сам поступил бы так же.
– Князь Борис, теперь ты слушай, – обратился Иван к Борису Слепцу. – Ты всех ране выступишь. На Вятку. Вятичи давно ждут, новгородцы и им насолили. Поведёшь в Заволочье рати, на Двину. Василий Фёдорыч, – повернулся он к Образцу, – поднимешь Устюг и за вятичами следом.
Напряжённая тишина в Дубовой палате сменилась одобрительным гулом. В воображении воевод постепенно складывалась грандиозная картина движения войск по множеству дорог, концентрация трёх мощных ударных сил, долженствующих раздробить многотысячное новгородское ополчение.
Плещеев боялся поднять глаза, ожидая насмешливых взглядов, но о нём забыли. Кое-где уже вполголоса судили о городах и погостах, обещавших наиболее богатую добычу.
Кроме того, успех похода на Новгород сулил жалование наиболее отличившимся новых вотчин, попадавших под власть Москвы.
Деятельный ум Холмского уже рассчитывал, сколько вёрст преодолеют его полки во время дневных переходов, какой запас сена, жита и овса понадобится на корм коням, кем могут быть заменены убитые десятники и сотники, достанет ли для похода лучников, которые уже обучены, или нужно будет спешно готовить новых, и множество всевозможных мелочей, составляющих боеспособность войска. Впрочем, мелочами он не пренебрегал никогда, зная, какими потерями они оборачиваются иной раз, если не принять их всерьёз. Под Казанью встали на ночлег на берегу Волги, а утром осыпал русских град татарских стрел: река в том месте оказалась узкой, накануне вечером не поостереглись, а потом горевали по убиенным.
Данило Дмитриевич старался предусмотреть скрытые опасности сражения и умел избегать их задолго до того, как обнажат мечи передовые воины. Этому он и был во многом обязан ратными своими успехами. И это качество он с удовлетворением оценил в ратных замыслах великого князя Ивана Васильевича.
Именно зимой новгородцы ждали нападения и готовились к отпору. А вместо нападения – увещевательные послания, пожелание “своей отчине жить по старине”, пожалование боярства посаднику Дмитрию Борецкому, мягкость в обращении с нагловатым Василием Ананьиным. И вдруг – решительный план военного похода, рассчитанное по дням движение войска, его стремительная неожиданность.
Возвращаясь от великого князя, Данило Дмитриевич вдруг уличил себя в чувстве уязвлённого тщеславия. До сей поры он считал себя первым среди воевод.
Эта уверенность укрепляла его, побуждала к независимости, позволяла с показным равнодушием относиться к не столь частым, как хотелось бы ему, великокняжеским милостям.
Ум и расчётливость Ивана Васильевича поколебали уверенность Холмского в собственной незаменимости. Поход обещал быть успешным даже без его участия.
Холмский внезапно поворотил коня к близкой реке. Стремянный удивлённо посмотрел по сторонам и свернул следом, упёршись взглядом в широкую спину воеводы.
Река текла беззвучно. Над водой поднимался сырой белый туман, застилая тусклое мерцание звёзд. Конь Холмского фыркнул и медленно пошёл вдоль берега, увязая в песке.
“Надо будет облегчить конников, – подумал Данило Дмитриевич, – железа чересчур много. А лучников не хватит, не помешает лишняя сотня…”
Дома его встретил Андрей. Отец с сыном обнялись. Девки с блюдами засновали к столу из поварни.
– Когда вернулся? – спросил Данило Дмитриевич, отстраняя сына за плечи и любуясь им.
– Утром. И сразу к великому князю. Ласков был! А дале я – от него, а ты – к нему. Разъехались!
Андрей весело рассмеялся. Он ещё не отошёл после жаркой бани, разрумянился, густые каштановые волосы блестели от влаги.
Вошла мать, рано постаревшая сухонькая женщина, простоватая лицом, и не угадаешь, что боярыня княжьего рода. Подошла к сыну, погладила по щеке:
– Андрюшенька мой! Приехал. Садитесь скорей за стол, изголодались оба, чай, – и прослезилась от нежности.
– Да я уж в третий раз сажусь, – вновь засмеялся Андрей.
– Что в Новгороде Великом? – спросил, усаживаясь, Данило Дмитриевич. – Ждут нас?
– Подустали малость ждать, – ответил Андрей, кладя себе пирога с визигой. – Тамо друг дружку то Иваном Васильевичем пугают, то Казимиром. Нет согласия в новгородцах, грызутся и злобятся. Посадили князя Олельковича на шею себе и не рады. Его молодцы до чужого добра охочи зело, татарам не уступят.
– Ты поешь, поешь, Андрюшенька, – забеспокоилась мать, укоризненно посмотрев на мужа.
– Ильинична, – произнёс тот, – винцо-то фряжское где у нас, не вижу? Знатное! Такое, поди, и Борецкие твои не пивали.
Хозяйка забеспокоилась, обегая глазами уставленный блюдами стол.
– Да вот же оно! Я в золочёный кувшинчик его нацедила. А бочонок-то и опустел. Никак, Данило Дмитрии, ты постарался?
– Дак что ж? – отозвался тот. – Скисло бы не то.
Выпили. Принялись за стерляжью уху.
– В поход пойдёшь со мной? – пробасил Холмский, не опуская ложки и взглянув на сына из-под бровей.
– Не ведаю ещё, – ответил Андрей. – Как князь Иван Васильевич велит, без его позволения как же?
Тревога побежала по лицу матери, глаза её вновь затуманились. Но зная, что серьёзному разговору уже нельзя помешать, она поднялась и вышла, давая распоряжения проворным девкам.
Данило Дмитриевич разлил вино по серебряным чаркам и произнёс задумчиво:
– Ты мне, сын, вот что ответь. Неужто взаправду новгородцы от Бога православного отступились?
Андрей отложил ложку, посмотрел прямо в глаза отцу и отрицательно покачал головой.
Источник: https://profilib.org/chtenie/29517/sergey-makhotin-marfa-okayannaya-20.php
Стихи для детей: Сергей Махотин
Сергей МАХОТИН
Днём какие были Звуки у реки! Громко воду пили Чавкая, быки. Шёл удильщик важно, Звякая ведром, И гудел протяжно Груженый паром. А ещё мальчишки, Словно три стрижа, С деревянной вышки Прыгали, визжа. …Ночь. Туман летает. Гаснут облака. Молча отдыхает Сильная река. Лишь плеснётся щука, И опять ни звука.
Мурзилка, 1988, №8.
В окошко дождь стучится. В окно смотрю весь день я. Вот-вот оно случится, Плохое настроенье. В шкафу полно компота, Сгущенки и варенья, Но есть их неохота: Такое настроенье.
И вдруг – звонок в квартиру! Я дверь приоткрываю И вижу Петю, Иру, Алешку, Вовку, Раю! Я всех на кухню к чаю Тащу из коридора. Ребятам обещаю, Что выздоровлю скоро. Гудит от нетерпенья Наш чайник на горелке, И я кладу варенье В глубокие тарелки.
Да здравствует сложенье! И даже вычитанье! Мне принесли из школы Домашнее заданье!
Дружба: Литературно-художественный сборник / Сост. В. Воскобойников. – Л.: Дет. лит., 1987.
Собака считает до одного (Во!). Собака считает до двух (Ух!). Собака считает до трех (Ох!). Собака считает до четырех (Всеобщий переполох!). Но до пяти, Но до пяти Не сосчитать собаке, И дрессировщик напрасно пыхтит, Собаке делая знаки.
А публика хлопает, Публика рада, А публике больше Пока и не надо. И видит она, Что собака умна, И хлопает снова Собаке она. И дрессировщику Хлопает тоже, Пусть меньше, чем умной собаке, Ну что же. Ведь если еще поучиться, Все может еще получиться.
Дружба: Литературно-художественный сборник / Сост. В. Воскобойников. – Л.: Дет. лит., 1987.
Качает нас дорога, Как синяя волна. То вверх взлетит немного, То вниз уйдёт она. Налево – поле с хлебом, Направо – лес вдали, А вон черта, где небо Касается земли. Просторы открывая, Глядим по сторонам, Пока земля родная Летит навстречу нам.
Весёлые картинки, 1987, №6.
Мы сегодня целый час Убирали новый класс. Сто бумажек от ирисок, Сто огрызков и записок Обнаружилось у нас. Было только три урока, А не пять И не шесть. Как же мы успели столько Написать, прочесть и съесть?!
Дружба: Литературно-художественный сборник / Сост. В. Воскобойников. – Л.: Дет. лит., 1987.
За родных своих, не скрою, Не могу не огорчиться: Ох и тяжко же порою Было в школе им учиться! Как могло у них хватать И усердья, и терпенья, Чтоб в чернильницы макать Металлические перья, Охранять от жирных клякс И тетради, и рубашки, Приносить с собою в класс Перочистки, Промокашки… Но исчезли навсегда Эти странные предметы.
Вспоминают иногда Их лишь бабушки и деды. Мы ж сегодня говорим У зеленого экрана: «Калькулятор», «Алгоритм», «Информатика», «Программа». Нам теперь любой вопрос Интересен, как загадка. И пятерку я принес Не за чистую тетрадку. Мною вычерчены ровно Треугольника вершины На дисплее Электронно- Вычислительной Машины!
Дружба: Литературно-художественный сборник / Сост. В.
Воскобойников. – Л.: Дет. лит., 1987.
Источник: http://a-pesni.org/baby/poesia/mahotin.php
Сергей Махотин
Родился 12 мая 1953 года
На сайте опубликовано стихотворение «Местный кот»
Заколдованные косички
Жила-была на свете девочка с косичками по имени Света. В классе, где Света училась ни у кого косичек не было. Светины одноклассницы считали это немодным. А теперь догадайтесь, что делают мальчишки с единственными в классе косичками? К сожалению, вы правы: мальчишки за них дёргают. Удивительно, какой вредный народ эти мальчишки!
А самым вредным из мальчишек был Колян. Не только на переменах Свете проходу не давал, на уроках тоже. Пользовался тем, что сидит сразу за Светой. И ещё тем, что она ябедой никогда не была и на Коляна учительнице не жаловалась. Просто плакала себе тихонечко. А Колян ухмылялся, дурак такой!
От этого Коляна никакого житья Свете не стало. Однажды она даже в школу решила не пойти. Утром взяла портфель, поцеловала маму и отправилась куда глаза глядят.
Шла она, шла. Вдруг видит — парикмахерская. Вспомнила Света уговоры подружек и зашла в парикмахерскую.
Парикмахерши её окружили. Ахают, косичками Светиными восхищаются. А Света говорит:
— Стригите меня поскорее! И покороче! Прощайте, милые косички…
Парикмахерши переглянулись.
— Всё понятно, — говорят. — Типичный случай. Баба Настя, к вам клиент пришёл.
Вышла к Свете самая старшая парикмахерша. Почти старушка. Покачала головой. Потом Свету по голове погладила и прошептала:
— Растите, косички,
Косички-сестрички,
На зависть мальчишке,
Мальчишке-коротышке.
— А теперь ступай, — говорит Свете. — Не буду я тебя сейчас стричь. Позже приходи.
Делать нечего. Пришлось идти в школу.
Колян, как Свету увидел, тут же подкрался сзади и дёрг за косичку!
Обернулась Света. А тот стоит и рожи корчит.
Только какой-то не такой сегодня Колян. Что-то в нём изменилось. Ростом как будто меньше стал.
Прозвенел звонок на урок. Перед дверью в класс Колян опять подбежал к Свете и за другую косичку — дёрг!
Света даже оборачиваться не стала. Лишь зубы стиснула, чтоб не заплакать. Больно ведь! И обидно…
Начался урок. Конечно же, Колян не унимается. Сразу за две косички Свету дёрнул. Но почему-то слабенько очень, неуверенно. Света удивилась, оглянулась… И не увидела Коляна. Под парту, наверно, спрятался.
Вдруг учительница Коляна к доске вызывает. А его и нет. Вместо него вышел к доске какой-то малыш ростом с портфель.
— Ты, мальчик, как здесь оказался? — спрашивает учительница. — Тебя как зовут?
— Колян, — тот отвечает.
— Он, наверно, из соседнего детского сада, — говорят ребята — Наверное, заблудился.
А малыш ногой топает и кричит:
— Вы что! Обалдели совсем? Я же Колян! Колян я!
Ребята смеются:
— Вот юморист! Такой маленький, а в школу пришел!
— Тише, ребята, — говорит учительница. — Мальчику надо помочь. Света, пожалуйста, отведи его в детский садик.
— Не хочу в садик! — орёт малыш. — В школе хочу учиться!!!
Встала Света, взяла его за руку и вывела в коридор.
Вы, конечно, догадались, что старая парикмахерша заколдовала Светины косички. Кто за них дёрнет, тут же уменьшается. Света тоже догадалась. А когда догадалась, очень захотела Коляна отшлёпать. Но взглянула на него и передумала.
Стоит маленький Колян. Одну ладошку в Светиной ладони держит, другой слёзы по щекам размазывает. Такой несчастный, беспомощный.
Пожалела его Света.
— Ну, что, — спрашивает, — додёргался? Ладно, пошли со мной.
Парикмахерша баба Настя ничуть не удивилась, когда ребят увидела. Лишь проворчала, глядя на Коляна:
— Такой маленький, а зарос, как орангутанг! Посадила его в кресло, окутала белой
простынёй и принялась стричь. Замелькали в воздухе ножницы с расчёской, загудела машинка. Пять минут прошло — и готово! Хоть на школьную Доску почёта вешай Коляна,
Сняла баба Настя с него простыню. Встал Колян с кресла и оказался опять ростом со Свету. Даже выше на полголовы. Обрадовался Колян! Заулыбался и весь покраснел от смущения.
С тех пор он ни разу Свету за косички не дёрнул. Поначалу, конечно, трудно ему было. Но потом ничего, привык. И Света с ним помирилась, стала звать его не Коляном, а Колей. Как тут за косички дёрнешь? Его ведь с первого класса никто Колей не называл.
Чтобы увеличить страничку, щёлкни по ней!
Рис. С. Белого
Источник: https://murzilka.org/izba-chitalnya/stikhi-i-rasskazy/sergejj-makhotin/
От крепостного – до генерала
Среди тех, кто верно служил царю и Отечеству, стоя на страже закона и порядка, много людей с интересной, яркой и необычной судьбой. Но даже в этом ряду незаурядных личностей жизненный путь Антона Махотина, в середине XIX века возглавлявшего полицию двух российских городов, привлекает внимание любителей и знатоков истории…
Лихой кавалерист
В ноябре 1798 года он, сын крепостного крестьянина, был зачислен рядовым в Кинбурнский драгунский полк. Когда грянула очередная русско-турецкая война, Антон вместе с однополчанами рубился с османами при Журже и Браилове, участвовал в осаде и штурме Силистрии, Шумлы и Рущука.
Но война окончилась, и снова потянулись привычные, но унылые и однообразные полковые будни. Махотину долго пришлось ждать очередного повышения – чин вахмистра он получил только на тринадцатом году службы.
А спустя год в Россию вторглась наполеоновская армия, началась Отечественная война. И снова Антон Ефимович оказался в самой гуще боев.
После изгнания французов из пределов Российской империи ему довелось участвовать в заграничных походах русской армии. И тут судьба была к нему уже не столь благосклонна: в грандиозном кавалерийском сражении близ селения Ладорьер Махотин лишился правой руки.
За тот бой Антон Ефимович получил орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Но из-за тяжелейшего ранения был вынужден выйти в отставку.
Некоторым утешением бравому кавалеристу должно было стать производство в чин штабс-капитана и полный пожизненный пенсион.
Однако изувеченный на войне офицер не собирался влачить жалкую жизнь отставника-калеки. Довольно быстро он, помимо всех прочих бытовых дел, научился левой рукой стрелять из пистолета и рубить лозу драгунской саблей, уверенно держаться в седле. После чего подал на высочайшее имя прошение о возвращении на службу.
Оно было удовлетворено, правда, с оговоркой: в строй Махотин возвращался в чине… поручика. Антона Ефимовича это не смутило, и вскоре однополчане с радостью встречали лихого рубаку. Полк как раз собирался в новый поход: Наполеон бежал с Эльбы, и в Европе опять запахло порохом.
Понятно, что в лихих кавалерийских атаках однорукий драгун больше не участвовал (командиры и сослуживцы щадили его), однако исправно выполнял обязанности начальника полковой канцелярии и офицера связи, частенько доставляя пакеты и передавая устные распоряжения командования под неприятельским огнем.
Армейская служба Антона Ефимовича продолжалась еще восемь лет. К январю 1823 года он честно выслужил майорские погоны, после чего стал подумывать о более спокойном поприще. Начальство удовлетворило его ходатайство и перевело в Воронежский внутренний гарнизонный батальон.
Основные задачи батальона были те же, что и у остальных воинских частей Отдельного корпуса внутренней стражи: сопровождение арестантов и рекрутских партий, охрана присутственных мест, судов и губернской тюрьмы, надзор за порядком вместе с полицией на ярмарках, народных гульбищах, государственных и церковных праздниках.
Не было бы счастья
В то время губернатором в Воронеже был Николай Кривцов, в прошлом боевой офицер, потерявший ногу в Кульмском сражении 1813 года. Естественно, он не мог не проявить повышенного внимания к судьбе Махотина.
Задушевными друзьями они не стали, но схожая во многом военная судьба сблизила увечных ветеранов, способствовала появлению симпатии друг к другу.
И когда Кривцова перевели на губернаторство в Нижний Новгород, он позвал Антона Ефимовича с собой, предложив ему занять вакантную в то время должность нижегородского полицмейстера.
11 мая 1827 года Махотин прибыл к новому месту службы. Отныне главной заботой лихого кавалериста стала борьба с ярмарочным жульем и прочими криминальными элементами, которых с избытком водилось в «кармане России», как называли тогда этот волжский город, славящийся ярмарками.
И весьма туго пришлось бы ему на новой должности, не окажись рядом многоопытного и деятельного наставника – чиновника для особых поручений при генерал-губернаторе Павла Путвинского, настоящей легенды нижегородского сыска. Его уроки Махотин очень скоро стал с успехом применять на практике.
И вскоре о новом полицмейстере заговорили: кто с уважением, а кто и со страхом.
На его счету только за первые пять лет службы оказалось немало раскрытых громких преступлений.
В их числе – дело муромской мещанки Татьяны Зеленкиной, совершившей несколько дерзких хищений драгоценностей из нижегородских церквей, долгое время водившей полицию за нос, но в конце концов попавшейся в хитроумно расставленные полицмейстером сети.
Сюда же можно отнести и дело о «нижегородском поджигателе» – маньяке-пиромане, осенью 1837 года державшем в страхе все городские слободки, где деревянные дома и хозяйственные постройки вспыхивали с пугающим постоянством.
В Нижнем Новгороде Антон Махотин получил полковничьи погоны. Не обделяли его орденами и другими щедрыми наградами за верную службу. В марте 1828-го ему было пожаловано сельцо Князь-Иваново в Ардатовском уезде с сотней крепостных. А к 1837 году бывший крепостной владел уже пятью сотнями крестьян и тремя имениями в Ардатовском, Княгининском и Лукояновском уездах.
Картофельный этюд
Интересно, что в российской истории Антон Ефимович остался благодаря не столько деяниям на ратном поле или сыскном поприще, сколько своей находчивости и прекрасному знанию психологии русского человека. А дело было так.
Известно, что в Россию картофель попал по воле Петра I и долгое время принимался крестьянами в штыки. В 1765 году Сенату даже пришлось издать указ о чуть ли не принудительном выращивании новой сельхозкультуры. Но и это не помогло – крестьяне, привыкшие к репе, отказывались сажать «чертово яблоко», по российским провинциям даже прокатились картофельные бунты.
К тому времени, как Махотин стал нижегородским полицмейстером, эта проблема все еще была актуальна. А в России издавна все наболевшие вопросы поручали решать стражам порядка.
Получив распоряжение губернатора о «приучении мужиков к картошке», Антон Ефимович хитростью сыграл на врожденном людском желании вкусить запретный плод.
Вокруг нескольких небольших полей, засаженных картофелем, он расставил городовых, которые должны были создавать видимость охраны, но ни в коем случае не ловить похитителей картофельных клубней.
А что такие воришки появятся, полицмейстер был уверен на сто процентов.
И точно. Вначале на охраняемые участки стали проникать вечно голодные ребятишки, выкапывать диковинный овощ, печь его в углях. Кто-то из ребятни принес такой деликатес домой, угостил родителей. Дальше пошла цепная реакция: в деревнях уверовали во вкусовые и питательные свойства картофеля, стали покупать и разводить его…
Кавалер и генерал
В 1838 году полковник Махотин стал георгиевским кавалером.
В это время в статут ордена был добавлен пункт, гласящий, что награду, до того вручавшуюся исключительно за личное мужество, проявленное на поле боя, теперь могут получить офицеры, имевшие 25 лет безупречной службы в офицерских чинах и отличившиеся ранее на полях сражений. То есть нижегородский полицмейстер подходил по всем показателям, и ему был вручен орден Святого Георгия 4-й степени.
В 1843 году Антон Ефимович сменил место службы – был переведен полицмейстером в Рязань, где возглавлял губернскую полицию еще около четырех лет и вышел в отставку генерал-майором. После чего вернулся в ставший ему родным Нижний Новгород.
Жил он в своих имениях на широкую ногу, как настоящий русский барин, однако не чурался и общественной деятельности: по представлению земства был избран председателем Нижегородского губернского общества попечительства о тюрьмах и арестантах.
Такова ирония судьбы: без малого два десятилетия отправлял Махотин преступников за решетку, а последние годы жизни заботился об улучшении условий их содержания…
Впрочем, чем еще заниматься полицейскому генералу на пенсии?
Игорь СОФРОНОВ
Иллюстрации из архива автора
29.06.2013
Источник: http://www.ormvd.ru/pubs/100/15801/
Два рассказа
Сергей Махотин — поэт, прозаик, автор нескольких десятков книг стихов и прозы. Публиковался в журналах «Костёр», «Искорка», «Кукумбер», «Урал». Лауреат премии Корнея Чуковского и Самуила Маршака, дипломант премии им. Г.Х. Андерсена. Ведёт литературную передачу «Малая Садовая» на «Радио России». Живёт в Санкт-Петербурге.
Время уходит
Папа надел пальто и крикнул:
— Эй, поторопись, опаздываем!
— Сейчас, — отозвалась мама. — Ты не видел мою брошку? А билеты у тебя?
— У меня, у меня, — волновался папа. — Давай скорее. Время уходит!
Мама поцеловала Мишу, накинула шубку и выбежала на лестницу вслед за папой. Дверь за ними захлопнулась.
Миша включил телевизор.
«По-прежнему наша сборная уступает ноль один, — пожаловался комментатор. — Медленно, очень медленно развиваются атаки. А время-то уходит…»
Позвонила бабушка. Миша выключил телевизор и прижался ухом к трубке.
— Куда ты, говоришь, они отправились? В театр? А ты один, значит, мой голубчик? Небось, голодный?
— Не, мы ужинали, — ответил Миша
— Ребёнок голодный, — настаивала бабушка, — а родители незнамо где. Потом спохватятся, да поздно будет. Время-то уходит…
— Куда уходит? — спросил Миша, но бабушка положила трубку.
Миша лёг в кровать и закрыл глаза. Потом опять открыл. В квартире было тихо. Даже настенные часы не тикали.
Он снова выбрался из кровати и подошёл к окну. Двор был весь жёлтый от уличного фонаря. Даже снег на подоконнике был жёлтым. На голых ветвях растопыренного дерева, совсем близко от окна, спали чёрные вороны. Одна ворона вдруг встрепенулась и уставилась на Мишу мутным глазом.
Миша попятился, быстро вернулся в кровать и накрылся с головой одеялом.
Он лежал тихо-тихо, тихо-тихо…
А потом клацнул дверной замок. Мама заглянула в Мишину комнату.
Миша сбросил одеяло и сел на кровати.
— Время вернулось! — сказал он. И засмеялся.
Дима продолжает говорить
Дима просыпается и начинает говорить. Сперва ворчливо:
— Кто только придумал ходить в школу по утрам… Спать же хочется! Уроки в голову не лезут. Аппетита нет. В школу нужно днём ходить. Утром все хотят настроение тебе испортить.
Тапок куда-то задевался опять. Тапки — они такие. Умеют передвигаться ночью. И всегда норовят под кровать заползти. Хотя однажды левый тапок у двери оказался. Вообще, наверно, сбежать хотел от меня.
А, вот он! Погреться решил.
Постепенно голос Димы отвоёвывает у сна прежнюю бодрость. Дима извлекает из-под батареи тапок, идёт в ванную и продолжает говорить:
— Возьмём зубную щётку, к примеру. — Он крутит в пальцах щётку, разглядывая её со всех сторон. — Удивительная вещь, эта щётка! Одних щетинок сто, наверное, штук. Или двести.
Как это их в пластмассу воткнули? У меня бы терпения не хватило. Даже у папы не хватило бы. А у мамы, думаю, хватило…
— Он чистит зубы и продолжает говорить: — Интевесно, если фётку мёдом намафать, фубы вычиффятся? А ефё лутфе морофеным! Надо будет поптобофать.
Дима набирает в рот воды, и та громко бултыхается между щёк. Диме становится весело. Он вытирает лицо полотенцем и топает на кухню.
Младшая сестра поднимает на Диму глаза и закрывает ладошками уши.
— Я же ещё ничего не говорю, — говорит Дима.
— Вот и хорошо, вот и помолчи, — приговаривает бабушка, ставя перед ним тарелку с горячей кашей. — В кои-то веки позавтракай спокойно.
Дима трогает кашу ложкой и продолжает говорить:
— Овсянка опять. Лучше бы котлету пожарила. Или куриную ногу. А колбаса есть? Или сосиски?
— Ешь давай, не привередничай, — сердится бабушка.
— Это только у англичан такой обычай — есть по утрам овсянку. Они зря, что ли, в самом конце Европы живут? Специально отдалились, чтобы их не дразнили. А нам этот обычай необязательно перенимать.
Вот у австралийских папуасов обычай есть, позавидовать можно. Знаешь, какой? — обращается он к сестрёнке. Та не отвечает, но отмыкает одну ладошку от уха. — Там детей в детский садик обезьяны водят.
— Обезьяны? — девочка отнимает от уха вторую ладошку.
— Ага. У каждого ребёнка личная обезьяна. Горилла, шимпанзе, макака — много у них всяких обезьян. Они вместо родителей и старших братьев. В садик водят, играют, бананы и кокосы с пальм достают. Говорить только не могут.
— Повезло папуасам, — усмехается бабушка. — Ешьте и собирайтесь, а то опоздаете.
Родители уходят на работу рано, и отводить сестрёнку в детский сад — обязанность Димы. Он и не возражает. Всё равно в школу мимо садика идти.
Сестрёнка уже одета, а Дима ещё возится со шнурками, затянувшимися в узел. И продолжает говорить:
— Тебе хорошо, у тебя сапожки. Никаких шнурков не нужно. А у меня смотри, длинные какие, — он поднимает руки вверх, и кроссовки раскачиваются у его живота. — А если раскрутить и бросить, можно волка убить. Я один раз шёл по лесу… Помнишь, мы летом за грибами ходили с папой? Папа тогда меня в лесу потерял.
Остался я один, вдруг слышу — кто-то воет. — Сестрёнкины глаза округляются, девочка отступает на шаг. — Я сначала подумал, это папа жалуется, что ему от мамы за меня попадёт. Но нет, это был не папа, а волк. Вышел ко мне, зубы — во! Хвост дыбом! Ну, всё, сейчас набросится.
Что делать? Я быстренько разулся, раскрутил одну кроссовку да как швырну! Прямо в лоб попал.
— Это когда я шишку твою зелёнкой мазала? — смеётся бабушка. — Идите уже!
Дима натягивает кроссовки, набрасывает на плечо рюкзачок и первым выскакивает за дверь. Сестрёнка топает за ним по ступенькам. Он дожидается её внизу и продолжает говорить:
— Ты медленная, а я быстрый. Потому что я шагаю через две ступеньки. Правда, у нас в классе есть человек быстрее меня. Врать не буду. Но у него и фамилия такая — Скориков, ему положено. Фамилия знаешь какая важная штука! Вот у нас с тобой фамилия Скворцовы. Тоже ничего, могло быть и хуже. У нас у девчонки одной фамилия Булкина. Всё время жуёт. Толстая. А куда денешься — фамилия такая.
В садике толчея, кто-то плачет, не желая расставаться с мамой. Дима помогает сестрёнке переодеваться и продолжает говорить:
— Я, когда меня в садик приводили, никогда не плакал. На меня даже пальцем показывали: этот мальчишка не плачет никогда. Даже из других садиков детей приводили, всем меня ставили в пример. И вот пришла к нам работать новая воспитательница. Злая-презлая. Любила детей до слёз доводить. Начала ко мне приставать, щипаться, рожи страшные корчить. А мне хоть бы что.
— Она что, до сих пор в нашем садике работает? — беспокоится чья-то мама.
— Нет. Отравилась.
— Как отравилась?! — ужасаются родители, прижимая к себе притихших детей.
— Однажды заболела повариха, — продолжает Дима. — И детям вместо обеда решили выдать каждому по пакету чипсов и по бутылке кока-колы. Но воспитательница первая прибежала в столовую и все чипсы съела. А потом и всю кока-колу выпила.
Малыши открывают рты, а родители смеются. Появляется заведующая детсадом:
— Дима, опять ты всем голову морочишь? Ну, сколько можно, каждый день одно и то же! Беги уже в школу, на урок опоздаешь.
На школьном дворе пусто. Урок уже начался. Дима вбегает в класс и останавливается, вопросительно глядя на учительницу. Та хмурится, но о причине опоздания не спрашивает, опасаясь услышать очередную невероятную историю. Класс, лишённый смешного представления, разочарованно вздыхает.
Дима идёт на свою последнюю парту, оставив учительнице дневник. В дневнике преобладают синие четвёрки и красные замечания, все одинаковые: «Разговаривал на уроке». Диму и пересадили подальше, чтобы его не было слышно.
К доске его редко вызывают, хотя и тянет он руку на каждом уроке. Сегодня ему повезло.
— Скворцов, к доске. Домашнее задание выучил? Рассказывай.
— Вы задали нам прочитать параграф про Каспийское море, — начинает говорить Дима. — Каспийское море, оказывается, не море, а озеро. Но я там никогда не был. Зато был на Чёрном море. Там всё дорого: кукуруза, мороженое, виноград. Папа сказал, что гостиница нам не по карману, и тогда мы поселились у одной тётеньки в сарае.
— Сколько она с вас запросила? — оживляется вдруг учительница.
— Мама сказала, что в трёхзвёздочном отеле дешевле. У отелей разные звёзды. В пятизвёздочном я не жил, врать не буду. В трёхзвёздочном тоже не жил. Если честно, я ни в каком отеле не жил. Зато жил в сарае. Там классно! Цикады по ночам трещат, собаки заглядывают, кошки на крыше дерутся.
— Ладно, садись, — задумчиво произносит учительница и ставит Диме четвёрку.
На перемене Дима продолжает говорить:
— Зато я плавать научился. И нырять. Даже глаза под водой открывал. Однажды открыл под водой глаза, а передо мной акулья морда. Зубастая такая! Я лёг на дно и притворился утопленником. Только она не поверила. Ходит кругами надо мной, вот-вот набросится. Вдруг вильнула хвостом и наутёк. Чего это, думаю, она так перепугалась? А всё оказалось просто. Это она подводную лодку увидела.
В Чёрном море, если кто не в курсе, рыбаки на подлодках за акулами гоняются. Ну, так вот. Поравнялась подводная лодка со мной, и я давай в иллюминатор стучать: выручайте, братцы, пустите к себе, а то тут никакого житья не стало от акул-людоедов. Втянули меня рыбаки внутрь, одеяло мне дали, накормили акульими котлетами. Долго я с ними плавал.
Родителям надоело ждать, и они без меня домой улетели.
— Как же ты вернулся? — хмыкают слушатели.
— С рыбаками и вернулся. У них экскурсия была в наш город. Заодно вяленые акульи плавники на рынке продали. Они вкусные, я пробовал. Пару штук папе подарил. Он с ними пиво пьёт.
Оставшиеся уроки Дима томится на последней парте, шевелит губами и старается подсказывать всем, кого вызывают к доске.
После школы ребята расходятся по кружкам и секциям. На спортплощадке играют в футбол. Диму в команду не берут, он всем мешает своими разговорами. Дима выбирает себе место на зрительской скамейке и продолжает говорить:
— Главное в игре знаете что? Не сила удара. Не быстрота. Не техника. Не знаете? — Девочки рядом отвлекаются от своих телефонов и выжидательно смотрят на него. — Главное в игре — удача, счастливый случай. Помню, была игра между Испанией и Литвой. Как вы думаете, кто победил? Вы скажете: конечно, испанцы, тут и думать нечего. Ха! Победили эстонцы!
— Эстонцы из Литвы! — хихикают девочки.
— И такое бывает, — не желает признаваться в оговорке Дима и продолжает говорить: — У прибалтийских стран договорённость есть. Если Эстония играет, туда лучших игроков из Латвии и Литвы берут. Если Литва — наоборот. Но дело не в этом. Испанцы даже выигрывали два ноль.
А потом поднялся такой ветер в их сторону, что все мячи в ворота закатывались. Чуть тронешь ногой мяч — он уже в сетке. И вратарь ничего поделать не мог, только прикрывал глаза кепкой, чтоб соринка не попала.
Итоговый счёт — десять два! Представляете? По этому случаю устроили государственный праздник, целую неделю никто в школу не ходил.
Девочки переглядываются, одна крутит пальцем у виска. Эта девочка Диме нравится. Давно, ещё с третьего класса. А Дима ей нет, он это чувствует, и в его груди звенит пустота, которую нечем заполнить.
Матч заканчивается. Футболисты и болельщики идут по домам. Идут группами, кто по двое, кто по трое. А Дима идёт один. И продолжает говорить:
— Был у меня друг в детском саду, Павлик. Я про него забыл. И он про меня забыл. Вот и после школы все друг друга забудут. И не нужны мне поэтому никакие друзья. Вырасту, буду жить один. Да хоть в сарае, как летом. Зато у моря. Собаку заведу. Она будет меня слушать.
Некоторые прохожие поднимают брови, встречая мальчика, который разговаривает сам с собой. Но не особенно удивляются, у них своих забот хватает.
Дома Дима делает уроки, бормоча под нос вопросы из учебника и вслух отвечая на них. Родители пьют чай на кухне.
— Мне кажется, наш Дима станет артистом, — заявляет бабушка.
— Или писателем, — подхватывает мама. — У него такая богатая фантазия!
— Или депутатом, — ухмыляется папа. — Болтать и врать он умеет.
Сестрёнка уже спит. Дима тоже ложится, жалея, что не успел рассказать ей на ночь страшную историю. Но и сам быстро засыпает.
Во сне он куда-то торопится, что-то кому-то пытается объяснить. Тело его вздрагивает, губы шевелятся.
Просыпается он с мокрыми глазами.
Источник: http://magazines.russ.ru/ural/2017/5/dva-rasskaza-pr.html
Поэзия нараспашку
Previous Entry | Next Entry
o_funambuloЗамечтальный поэт Серегей Махотин стал лауреатом Премии Чуковского. И это очень радостно. И заслуженно. По просьбам некоторых читателей и почитателей его творчества помещаю здесь свою рецензию на его последнюю книжку, вышедшую в ДЕТГИЗЕ.Поэзия нараспашкуКнига стихов Сергея Махотина «За мелом», выпущенная издательством «Детгиз» – подарок не только тем, кто давно успел полюбить этого замечательного питерского поэта, но и всем любителям поэзии вообще. Не только потому, что нас ждет встреча с настоящей поэзией, а и потому, что нам подарена встреча с Поэтом.Сказать, что стихов для детей выпускается мало – нельзя. Но последние годы издатели слишком увлекались сборниками-антологиями, собирая под одной обложкой самых разных поэтов, так что порой и не поймешь – кто там кто. И в общем хоре теряется самое ценное – поэтическая индивидуальность, уникальный собственный голос!С новым сборником повезло и нам, и автору. Голос Сергея Махотина, пожалуй, впервые звучит здесь в полную силу. И не только потому, что в книгу вошло «все лучшее», а и благодаря удивительно чуткому и деликатному оформлению – и за это низкий поклон и иллюстратору, и издательству, и типографии. Поэзию иллюстрировать трудно: чрезмерная конкретность, старательная «наглядность» – разрушают хрупкость поэтического материала, искажают, пусть и невольно, авторский замысел. Художница Катя Толстая сумела уловить «нерв» поэзии Махотина. С одной стороны его стихи вроде очень удачно вписываются в «школьную тематику» – тут можно найти стихотворение «на любую тему по программе», но в тоже время, в них столько вольной свободы и мудрого раздумья, что им тесно в любых рамках. Вот послушайте:
Ложась животом на воздух,Расправив крыл рукава,Теряясь в ветвях и звёздах,Скользнет над землей сова.
Очнувшись от сна глухого,Тряхнёт шевелюрой дуб,Как будто слетело словоС его молчаливых губ.(«Сова»)Художник смело пускает в книгу этот вольный воздух. Позволяя и стихам лететь, свободно парить, унося нас за собой. Сергей Махотин живет в Петербурге, городе у моря, простор которого заключен, как мы помним «меж небом и Невой». Это особая атмосфера – строгая, гордая, исполненная достоинства и красоты, настраивающая нас на открытия, проникает, конечно, и в книгу:
Подумать только! Он бродил,Где я сейчас брожу,И про себя стихи твердил,Что я сейчас твержу.Он сердце торопил своё,И был он как в бреду,И так же ждал в саду её,Как я сегодня жду.И ту же боль, и тот же страхОн ощущал в душе –Я знаю: он про то в стихахМне рассказал уже.…Жгут листья. Тает синий дымОктябрьского дня…Он был ровесником моимИ понимал меня!(«Пушкин»)Много лет живет Сергей Махотин в Петербурге, но приехал-то он туда с юга, и детство его прошло у Чёрного моря – в краю теплом и солнечном.
И простор, и ветра там совсем другие. И пусть с тех пор прошло немало лет, удивительным образом эта южная нота по-прежнему звучит в его стихах – то пряным жаром, то соленым ветром, то тенистой влажной прохладой.
Чайки крылами мне машутИ улыбаются мне.Море, мой белый барашек,Носит меня на спине.(…)Я не могу наигратьсяС этой шипучей волной.Хочется мне, чтоб сегодняВсе хохотали со мной! (…)(«Я научился плавать»)Кончается стихотворение, а мы еще долго дышим его воздухом, смакуя красоту слова, размышляя… А задуматься есть о чем. Сергей Махотин умеет в самых обыкновенных повседневных событиях открывать неожиданные стороны, глубокий важный смысл.С дедушкой около новой скамьиСмотрим устало на руки свои.Я говорю:-Загорели!Он говорит:-Постарели…Выла ножовка. Рубанок жужжал.Дедушка резал. Я доску держал.Стружка струилась как змейка.Крепкая вышла скамейка!Дедушка медленно к дому идёт.Медленно солнце к закату идёт.Пахнет печёной ватрушкой,Скошенным сеном и стружкой.(«Дедушка»)Герои стихов Сергея Махотина (как и их читатели) – не беззаботные малыши, а школьники, открывающие для себя взрослый мир – прекрасный и сложный. Неоднозначный. Понять это – и значит повзрослеть.Хвастал Орлов долгожданной удачей –Выгодно купленной шапкой собачьей.В школе рассказывал он без утайки,Что всех теплее сибирские лайки,Могут в любые морозы согреть.Я не могу на Орлова смотреть!(«Собачья шапка»)Поэт знает – такое открытие дается нелегко: чем больше ты узнаешь, тем больше меняешься сам. Это называется опыт. И тут не жди подсказки – принимать решения придется самому. И отвечать за свои поступки тоже. Сергей Махотин обладает редким талантом – он умеет писать не только для «младших школьников», души которых еще распахнуты для поэзии, но и для подростков, пробиться к которым, выйти с ними на разговор «на общей волне» – ох, как не просто!Но махотин не боится вести откровенный разговор, и умеет убедить: «Нельзя сдаваться» – не случайно именно так называется одно из лучших его стихотворений.И вот это противостояние ребенка (а тем более подростка!) и большого мира очень хорошо почувствовала и передала художница Катя Толстая.
Она нашла неожиданный точный прием: ее иллюстрации многослойны, люди на них, в первую очередь, конечно дети, как бы вклеены не только в пространство страницы, но и будто в саму жизнь, существуют на фоне эмоционально напряженных пейзажей – городских, морских, лесных.
Такая обособленность – «вырезанность» – помогают подчеркнуть индивидуальность героев, ценность и уникальность их собственного внутреннего мира.
А наполненные воздухом, ветром, прожженные солнцем, засыпанные осенней листвой яркие красочные развороты – образуют большой мир; художница подчеркивает – фактурой штриха и бумаги – его шероховатость, порой – неуютность, а порой – теплоту и искрящуюся солнцем радость.
Но – вот что удивительно: оказавшись как-бы разделенными – люди, и окружающий мир явно стремятся слиться в единой гармонии. Удастся ли это им? Думаю, это зависит от читателей. От того, сможем ли мы понять и почувствовать, о чем говорят нам авторы книги. Как Сергей Махотин, так и Катя Толстая не предлагают простых решений. Тем более решений готовых.
Но, как и поэт, художник показывает красоту мира, придирчиво и тщательно подбирает краски, избегая резких прямых цветов, составляя полные глубины и мерцающих нюансов оттенки и… это очень важно! -подбадривает читателя доброй улыбкой.Я видел директора в тапках!Он тряс во дворе половик.
И был он совсем не директор,А просто весёлый старик.Назавтра у школьной калиткиБез четверти девять утраОн вновь был одет как директор,Но мне подмигнул, как вчера.
И мне захотелось смеяться,До класса бежать своего:«Ребята! Кончайте бояться!Не надо бояться его!»(«Директор»)Наверное, главное ощущение, которое рождает эта книга – удивительная радость жизни, в такой безграничности доступная нам, увы, лишь в детстве.
Вот бежит утром к ручью мальчишка и радуется тому, как задорно хлопает на ветру его «рубашка нараспашку», а еще – тому, что день, только начинается. И жизнь тоже. И столько впереди чудес!
Они ждут уже в следующем стихотворении:Я сегодня сам не свой,Потому что вдругЯ открыл, что я – живой.И живой – мой друг.Засмеялись вдруг глазаУ живого пса,И живая стрекозаВзмыла в небеса.(«Летний вечер»)
Источник: https://o-funambulo.livejournal.com/30525.html
Дядькина лирика. Сергей Махотин
|
|
Источник: https://ohmybaby.livejournal.com/9804.html
Загрузка...
